Прощанье


— Не уезжай, лезгинец молодой;
Зачем спешить на родину свою?
Твой конь устал, в горах туман сырой;
А здесь тебе и кровля и покой,
‎И я тебя люблю!..

Ужели унесла заря одна
Воспоминанье райских двух ночей;
Нет у меня подарков: я бедна,
Но мне душа создателем дана,
‎Подобная твоей.

В ненастный день заехал ты сюда;
Под мокрой буркой, с горестным лицом...
Ужели для меня сей день, когда
Так ярко солнце, хочешь навсегда
‎Ты мрачным сделать днем?

Взгляни: вокруг синеют цепи гор,
Как великаны, грозною толпой;
Лучи зари с кустами — их убор:
Мы вольны и добры; — зачем твой взор
‎Летит к стране другой?

Поверь, отчизна там, где любят нас;
Тебя не встретит средь родных долин,
Ты сам сказал, улыбка милых глаз:
Побудь еще со мной хоть день, хоть час.
‎Послушай! час один!

— Нет у меня отчизны и друзей,
Кроме булатной шашки и коня;
Я счастлив был любовию твоей,
Но все-таки слезам твоих очей
‎Не удержать меня.

Кровавой клятвой душу я свою
Отяготив, блуждаю много лет:
Покуда кровь врага я не пролью,
Уста не скажут никому: люблю.
‎Прости: вот мой ответ.

Любовь мертвеца
Пускай холодною землею
Засыпан я,
О друг! всегда, везде с тобою
Душа моя.
Любви безумного томленья,
Жилец могил,
В стране покоя и забвенья
Я не забыл.

Без страха в час последней муки
Покинув свет,
Отрады ждал я от разлуки —
Разлуки нет.
Я видел прелесть бестелесных
И тосковал,
Что образ твой в чертах небесных
Не узнавал.

Что мне сиянье божьей власти
И рай святой?
Я перенес земные страсти
Туда с собой.
Ласкаю я мечту родную
Везде одну;
Желаю, плачу и ревную
Как в старину.

Коснется ль чуждое дыханье
Твоих ланит,
Моя душа в немом страданье
Вся задрожит.
Случится ль, шепчешь, засыпая,
Ты о другом,
Твои слова текут, пылая,
По мне огнем.

Ты не должна любить другого,
Нет, не должна,
Ты мертвецу святыней слова
Обручена;
Увы, твой страх, твои моленья -
К чему оне?
Ты знаешь, мира и забвенья
Не надо мне!

Этот старик умер в доме престарелых. Все считали, что он ушел из жизни, не оставив в ней никакого ценного следа. Позже, когда медсестры разбирали его скудные пожитки, они обнаружили это стихотворение.

Входя будить меня с утра, кого ты видишь, медсестра? Старик капризный, по привычке, ещё «живущий» кое-как. Полуслепой, полудурак. «Живущий» впору взять в кавычки. Не слышит – надрываться надо. Изводит попусту харчи. Бубнит всё время – нет с ним сладу. — Ну, сколько можно, замолчи! Тарелку на пол опрокинул. Где туфли? Где носок второй? Слезай с кровати! Чтоб ты сгинул…

Сестра! Взгляни в мои глаза! Сумей увидеть то, что за…За этой немощью и болью, За жизнью прожитой, большой. За пиджаком, «побитым» молью, За кожей дряблой, «за душой». За гранью нынешнего дня, попробуй разглядеть МЕНЯ…… Я мальчик! Непоседа, милый. Весёлый, озорной слегка. Мне страшно. Мне лет пять от силы. А карусель, так высока! Но вон отец и мама рядом. Я в них впиваюсь цепким взглядом. И хоть мой страх неистребим, Я точно знаю, что ЛЮБИМ…

…вот мне шестнадцать, Я горю! Душою в облаках парю! Мечтаю, радуюсь, грущу. Я молод, Я ЛЮБОВЬ ищу…… и вот он, мой счастливый миг! Мне двадцать восемь. Я — жених! Иду с ЛЮБОВЬЮ к алтарю, И вновь горю, горю, горю…… мне тридцать пять, растёт семья. У нас уже есть сыновья. Свой дом, хозяйство. И жена. Мне дочь вот-вот родить должна…

…а жизнь летит, летит вперёд! Мне сорок пять – «круговорот»! И дети «не по дням» растут. Игрушки, школа, институт… Всё! Упорхнули из гнезда! И разлетелись кто куда. Замедлен бег небесных тел. Наш дом уютный опустел…но мы с ЛЮБИМОЮ вдвоём! Ложимся вместе и встаём. Она грустить мне не даёт. И жизнь опять летит вперёд…… теперь уже мне шестьдесят. Вновь дети в доме голосят! Внучат весёлый хоровод. О, как мы СЧАСТЛИВЫ!

Но вот…… померк внезапно солнца свет. Моей любимой больше нет! У счастья тоже есть предел… Я за неделю поседел. Осунулся, душой поник. И ощутил, что Я старик…… теперь живу Я «без затей». Живу для внуков и детей. Мой мир со мной, но с каждым днём Всё меньше, меньше света в нём. Крест старости взвалив на плечи, Бреду устало в никуда. Покрылось сердце коркой льда. И время боль мою не лечит. О, Господи, как жизнь длинна, Когда не радует она…

… но с этим следует смириться. Ничто не вечно под луной. А ты, склонившись надо мной, Открой глаза свои, сестрица. Я не старик капризный, нет! Любимый МУЖ, ОТЕЦ и ДЕД … … и мальчик маленький, доселе В сиянье солнечного дня Летящий вдаль на карусели… Попробуй разглядеть МЕНЯ!

http://storyfox.ru/post/starik-umer/

ветка
березы
упала
на грудь
чет
настроенье
сегодня
бухнуть

Дмитрий Бобышев
ПОЗДНИЕ СВИДАНИЯ

От фужеров, от – дзынь! – с юбилярами
рвался в пропасть, которую он
звал то Хельгой, то Ольгой, то Ларою
облапошенно, вусмерть, в разгон...

Да конечно влюблен, что опошлено.
– Перекличу слова, как Адам,
но тебя – их с ухмылками полчищу –
ребряную мою, не отдам.

– Почему, ради швали и убыли,
даже ряженым обликом лги, –
как по делу куда, не подумали б:
прорезиненный плащ, сапоги...

То, что любящим – веянье вечного;
подглядевшему – низость и грязь...
Что ж грешнее, и что тут увечнее:
нагость их или тот наглый глаз?

Мчался Вертером, ветром и Фаустом,
на заборы косясь: не следят?
Тыкал в тело навыхват ухватистым,
эксгумированным, как солдат.

– Почему: что для любящих высшее,
или как-либо с высшим на – ты,
то позорится, на люди вылезши
через под наготы – красоты?

Обнаженьем омыв унижения,
сняв касанием всю эту ржавь,
удивлялся себе ж: – Неужели я
и любим, и еще моложав?

Ведь она, как, не знаю, – соломинка,
и распахнута без экивок,
вся – охапка сияния ломкого,
теплоты и расплыва глоток.

И ладонями, пальцами зрячими
всю до сердца ее прозирал.
– То – душа этим телом означена.
Это ж твой, идиот, идеал.

– Так рисуй! Но не слезно-щипательно,
а как если б совсем не знаком:
то, что выпукло, – кистью и шпателем;
волосянку – всегда колонком.

Рисовал, и совал, и размазывал,
в ухо – глупости жарко влагал,
обожал ее розовым разумом.
Даже имя лизал по слогам.

Звук ли, абрис ли? – Охра горшечная,
что скрестил я с текстурой холста, –
ты сестра мне по жизни, ты – женщина,
выйди в поле пустого листа.

Пусть отравятся все – и по-разному...
Но, отправясь к иным берегам,
я красу на прощанье отпраздную,
и – такую – пущу по рукам.

Урбана, март 1990

Я не люблю осеннюю тоску
И стаи птиц, летящие пунктиром.
Всё, что мне нужно – чашка кофейку,
УДОБНЫЙ ТРОН И ВЛАСТЬ НАД МИРОМ