Я расскажу. Ты пока открывай вино. Штопор вон там, в нижнем ящике у плиты.
Это случилось не с нами. И так давно, что не родились в ту пору ни я, ни ты. Это случилось под самый конец зимы. Капало с крыш и досматривал сон медведь.

Он у весны взял неделю себе взаймы. И не отдал. Потому что влюбился в смерть.

Он полюбил ее, встретившись первый раз. Кто умирал, он не сможет теперь сказать.

Ты наливай, я купила для нас шираз, и не таращь как карась на меня глаза.

Да, полюбил. Потому что она была в те времена не такой, как знакома нам. Кожа ее как бумага была бела, ночь уступала в черни ее глазам. Тонкие пальцы изящны и холодны, с губ ее красный придумали люди цвет.

Были тогда в неё многие влюблены. Только его полюбила она в ответ.

А полюбив, перестала к нему ходить, чтоб на него не накликать случайно зла. Чтобы любимый ее оставался жить. Пусть без неё, не себя, так его, спасла.

Он ее звал, она слышала, но не шла. Он стал искать ее там, где идут бои. Каждая ввысь улетающая душа криком была о смертельной его любви.

Он ее звал, и пронзившую грудь стрелу принял, как дар. Долгожданный и ценный дар.

Он оклемался под вечер уже в тылу. Тело трясло, в голове полыхал пожар, тонкие пальцы коснулись его виска. Он улыбнулся - ну вот, наконец, и ты.

К черту шираз, там, в той тумбочке, есть вискарь.

В пальцах ее он притих и совсем остыл. Он улыбался, она не скрывала слёз. Он говорил, как он долго ее искал, как полюбил - моментально, навек, всерьёз.

Плакала смерть. И на помощь пришла весна.

Я, говорит, не видала такой любви, а уж в любви, я, поверьте мне, знаю толк. Есть у меня неучтенные годом дни. Их всего семь. И я вам их вручаю. В долг.

В эти семь дней он со смертью прожил всю жизнь: в танце кружил и за руку держал во сне. В небо взлетал и летел метеором вниз, зная, что долг будет нечем отдать весне.

Выпьем за них. Не таращься так на меня!

Вышел их срок, и прощаться пришла пора. Он ей сказал на исходе седьмого дня: так хорошо, что не жалко и умирать.

И он ушёл. Испарился. Пропал. Исчез. Смерть закричала, как раненный дробью волк. Гром прогремел первый раз за сезон с небес. Это весна. Это время вернуть ей долг.

Смерть отдала за неделю любви весне всё, что могла: красноту из дрожащих губ, кожу свою (что белее была, чем снег), всё отдала, превратилась в ходячий труп.

Больше никто не любил ее никогда. Не разбивал об ее красоту сердец.

Выпьем за них, но не чокаясь и до дна. Этой любви, да и сказке, пришёл конец.

Мальвина Матрасова.

Мой голос, торопливый и неясный,
тебя встревожит горечью напрасной,
и над моей ухмылкою усталой
ты склонишься с печалью запоздалой,
и, может быть, забыв про все на свете,
в иной стране -- прости! -- в ином столетьи
ты имя вдруг мое шепнешь беззлобно,
и я в могиле торопливо вздрогну.

Иосиф Бродский

Спросите у любого в офисе Скайнета,
Кого целуют все в его железный зад?
Кто разнесет, к чертям двухъядерным, планету?
На это каждый ответит,
Каждый ответит:
Конечно, Бендер
Бендер.
Бендер, ну кто его не знает,е-е.
Бендер,
Бендер,
Бендер-машина-анархист!

Reno писал(а): это правило знают почище любого аудитора, даже такого все еще подающего надежды как наш.

Я не знаю, что случилось
И куда идет наш край.
Идиотов расплодилось,
Хоть мешками собирай.

Топоры стучат повсюду.
Это наши дураки,
Беззаботно веря чуду,
Рубят под собой суки.

В «пирамиды» деньги носят,
Голос отдают ворам,
У властей прибавки просят,
Ходят к псевдо докторам.

Все уверены железно,
Им не в лом себе вредить,
Но учить их бесполезно.
Дураков не убедить.

Да и мне, юристу, кстати,
Легче не молоть слова,
А копировать печати,
И подделывать права.

И грехи меня не тянут,
Правду некогда искать.
Все равно вас всех обманут,
Что мне деньги упускать?

IrakliGe, фейк.