«Мужская дружба или Бегство Шеварднадзе» (документальный рассказ с места событий)

И тогда спросили ад: "Ты наполнился?" И ад ответил: "А есть ли еще?".

Это был хороший стрелок. Он стоял на носу баржи, подняв "Стингер" к плечу, уже двадцать пять минут. По правилам, ракетчики и снайперы должны были сменять друг друга на позиции каждые полчаса -- иначе глаза уставали и реакция замедлялась. Но сейчас было не до этого: на берегу моря прямо напротив него недалеко от Агудзер медленно отрывались от земли два транспортных вертолета Ми-8. Индикатор "Стингера" издавал ровное гудение - инфрокрасный прицел ракеты уже поймал тепло двигателя первого вертолета. Стрелок отодвинул рычажок назад - к гудению прицела добавился высокий звон стартового двигателя ракеты -- теперь оставалось только нажать кнопку.

- Так да или нет? - он выкрикнул вопрос, не поворачивая головы. Вертолеты уже поднимались в воздух, и для того, чтобы произвести успешный выстрел, оставалось не более 40 секунд.

Рядом с ним стоял Али Алиев - дагестанец, начальник штаба абхазского флота. В руке практически перед самым лицом он держал японскую коротковолновую рацию. Он ждал из Гудауты ответа на тот же вопрос, который задал ему сейчас стрелок. Наконец рация прошипела: "Нет". Стрелок вернул рычажок предохранителя в прежнее положение и смачно выругался.

Евгений КРУТИКОВ

Мифы народов мира

В последствии Алиев признавался в личных разговорах, что был готов нарушить приказ Владислава Ардзинбы, сбить вертолеты и тем самым "немного сделать историю". Причем формально можно было даже не нарушать приказ. Ну, там, связь была неустойчивая, не расслышал, или вообще волнение на море, баржу качнуло, и стрелок случайно пустил ракету. Мало ли что на войне бывает. Но дисциплина советского морского офицера перевесила жажду мести, и глава грузинского государства Эдуард Шеварднадзе - "пассажир №1" "последнего вертолета на юг" - благополучно покинул свою погибавшую в Сухуме армию.

Последние три дня были катастрофой. 22 и 24 сентября еще были шансы - в районе Учхоза тяжелая артиллерия грузинской армии (они ее так и не вывели всю, несмотря на протокол о перемирии) накрыла наступавших абхазов (полтораста раненных - страшные потери для крошечного народа), а затем было относительно успешное контрнаступление в районе села Каман. Но это - уже агония. Осознав это, Шеварднадзе еще за пару дней до этого перенес свой командный пункт из Сухума в Агудзеры -- южнее города и поближе к вертолетам . Он еще пытался лично руководить войсками, но никто никого уже не слушал. Регулярные части бросали позиции в пригородах и беспорядочно отступали по приморскому шоссе на юг. В высотном здании Совмина в Сухуме остались назначенный недавно главой правительства Абхазии ближайший друг Шеварднадзе Жиули Шартава, мэр города Гурам Габаскирия, начальник полиции Рапава и заведующий канцелярией правительства Джумбер Беташвили. Вместе с ними в бункере остались наиболее приближенные и немногочисленная охрана.

Эти несколько часов обросли с тех пор таким количеством мифов и сказок, что разобраться в них постороннему крайне сложно. Например, года полтора назад появилось интервью Шеварднадзе, в котором он рассказывал, что якобы покинул Абхазию не на вертолете, а на крошечном спортивном самолете. Причем пафос рассказа Эдуарда Амвросиевича был направлен на прославление храброго летчика, который рискуя собой якобы на предельно малой высоте над морем вывез его одного (!) в Аджарию. На самом деле личный самолет Шеварднадзе достался абхазам на взлетно-посадочной полосе в Бабушере в качестве трофея.

Такого рода мифы создаются для нескольких целей. Во-первых, для поддержания разговоров о якобы недюжинном личном мужестве Шеварднадзе. Во-вторых, грузинское общественное мнение не приемлет никаких разговоров о помощи, которую оказала Россия Грузии в эти несколько последних часов перед окончательным падением Сухума. За прошедшие годы Грузия убедила себя в том, что война была проиграна исключительно из-за того, что Россия чуть ли не открыто воевала на стороне Абхазии. Это удобно - не нужно думать о своих ошибках, не нужно спрашивать у "уважаемых людей", что, как и зачем они делали в это время.

Способствует этому и противоположная сторона. Бесконечные славословия в адрес одного известного российского генерала-десантника, который чуть ли не "в одиночку выиграл абхазскую войну", только подбрасывают дров в костер. Гений одного офицера физически не может решить исход такой войны. Безумие Басаева и Ханкарова, бросивших однажды людей напролом на грузинские укрепление на высоком берегу Гумисты, научило абхазов беречь жизни своих солдат. А военный гений российского генерала-десантника, действительно много сделавшего для абхазской армии, был бессилен перед простыми обстоятельствами. Операция по освобождению Сухума разрабатывалась десятками различных людей, причем множество ее деталей были простым стечением обстоятельств, набором случайностей, которые теперь очень заманчиво выстроить в некую систему, но это уже не будет правдой той войны. Например, однажды Владислав Ардзинба ночью вызвал к себе пожилого полевого командира Виктора Тванба, у которого во время предыдущей фронтальной атаки Гумисты, возглавляемой лично Басаевым, был тяжело ранен сын, и спросил, не знает ли он кого-нибудь из местных жителей, кто мог бы показать лесную тропу по почти вертикальному склону горы Цугуровка, господствующей над Сухумом. Тванба такого человека знал: это был почти 90-летний старик-армянин Хайгас Мадилян из села Мцара, который, сколько себя помнил, пас коз на Цугуровке, не слишком вмешиваясь в то, что происходило на равнине. Он показал козью тропу - и захват Цугуровки переломил ход войны. Но никто не собирается теперь ставить в центре Сухума памятник его облезлой старой козе.

И обе стороны, прикрываясь мифами как броней, старательно обходят вопрос о том, почему Владислав Ардзинба отдал тогда приказ не сбивать вертолет с Эдуардом Шеварднадзе.

Катастрофа

В вертолете помимо Эдуарда Шеварднадзе и начальника его охраны Эльдара Гоголадзе находились до зубов вооруженные российские солдаты (на рукаве они носили шевроны с изображением летучей мыши) и несколько высокопоставленных российских же чиновников, гибели которых Владиславу Ардзинбе никогда бы не простили. Россияне стали живым щитом Шеварднадзе, гарантией его личной безопасности во время этого последнего полета.

Перед тем как закрыть люк вертолета чрезвычайно популярный в народе российский чиновник (а с недавнего времени еще и политик) спросил Эдуарда Шеварднадзе: "Где Шартава?"

-- С ним все нормально, - ответил глава Грузии.

В этот же день в шестичасовых новостях первого грузинского телеканала показали якобы репортаж из Сухума, в котором Шеварднадзе стоял вместе с Шартава на балконе абхазского Совмина, и дали к сюжету успокоительный комментарий. Но к моменту выхода передачи в эфир Шеварднадзе уже был в Тбилиси, а здание Совмина было взято и сожжено. Первый флаг над ним (на низком трехэтажном левом крыле) подняли около полудня передовые части Сухумского батальона. Через пару часов, когда пламя немного утихло, двое добровольцев - кабардинец Арсен Эфендиев по прозвищу "Монгол" и поляк Янош Годава поднялись на крышу и, сняв грузинский флаг, вывесили абхазский. Оба они впоследствии погибли. Кроме них во время штурма здания Совмина погибло трое человек: доброволец из кабардинского отряда конфедератов, медсестра-абхазка Марина Таниа и фотокорреспондент ИТАР-ТАСС Андрей Соловьев. Их снял снайпер уже после того, как один из командиров кабардинцев (по кличке "Машка" - не в смысле "Мария", а "мащька" - по-кабардински "пацан") по рации предложил охране Совмина и лично Жиули Шартава сдаться. Но после выстрелов снайпера (которые вполне могли быть самодеятельностью смертника) кабардинцы сочли переговоры естественным образом законченными и за десять минут сожгли шесть верхних этажей здания "зушками". После этого охрана Шартава вышла на улицу с белым флагом и попросила безопасный коридор в Агудзеры. Кабардинцы даже не стали с ними разговаривать - их пулеметы были нацелены на главный вход в здание (особенно их вывела из себя смерть русского фотографа -- очень популярного в абхазской армии человека. Впоследствии грузинские военные оправдывались тем, что у Андрея была перевязана голова, его задело еще за пару дней до этого, но повязка на голове - не признак боевика, вокруг Андрея было несколько "очевидных" боевиков с оружием в руках - абхазы из 3-го батальона, один из них Гена Айба, и к тому же у Андрея на груди висел огромный фотоаппарат. Позднее погибла еще одна медсестра - 19-летняя полячка Виолетта Клиевска, выносившая из-под огня раненного военврача Виталия Матевосяна - снайпер-смертник напоследок развлекался: сперва прострелил девчонке ногу, затем руку и потом добил в голову. Лишь после этого подошел полностью абхазский Сухумский батальон, вместе с которым были и члены правительства Абхазии, вновь вступившие в радиопереговоры с Шартава и Габаскирия. У них не было шансов. Примерно в 14.30 Шартава сдался.

"Наша земля!"

Дальнейшие события адекватно восстановить не удастся уже никогда. Не понятно даже, где они были убиты - по одним данным министр внутренних дел Абхазии приказал расстрелять их прямо во дворе здания Совмина (иной вариант - приказа он не отдавал, хотел вывести Шартаву в Гудауту, но пленных растерзала толпа), по другим - Шартава, Габаскирия, Рапава и Беташвили после нескольких часов избиений и издевательств были привезены в Гудауту, где их и расстреляли. Место действия имеет значение - в Сухуми тогда практически не было высшей власти, и в каждом отдельном квартале командовал свой командир. Если они были убиты во дворе Совмина, то тогда очевидно, что приказ действительно отдал министр внутренних дел Абхазии, отвечавший за центр города и говоривший с Шартава по рации о капитуляции (если это не был стихийный суд Линча). Если в Гудауте, то много вопросов возникает непосредственно к Владиславу Ардзинба, поскольку полевой штаб абхазов находился в те часы в Эшере и там праздновали день победы: министр обороны Абхазии кабардинец Солтан Сосналиев и главвоенком Сергей Шамба (сейчас - министр иностранных дел) в торжественной обстановке передавали захваченные грузинские знамена начальнику эшерского штаба Закану Нанба и его заместителю Василию (фамилии его никто никогда не знал). Все социально значимые абхазские и конфедератские военные (кроме чеченцев и осетин) набились тогда в эту комнату, и в Гудауте находился только сам Ардзинба и его ближайший круг.

После эксгумации тел Шартавы и двух его телохранителей в их желудках нашли землю: ближайшему другу Эдуарда Шеварднадзе припомнили красивые сцены с целованием абхазской земли: "Чвени мица!" ("Наша земля!"), так вот и ешь ее...

Хвост кометы

За месяц до этого в бункере тогда еще целого здания Совмина Абхазии Жиули Шартава и Джумбер Беташвили угощали автора этих строк мясом. Это было исключительно - город голодал, основной пищей населения Сухума были кукурузные лепешки, которые можно было купить за бешеные деньги у нескольких местных пекарен. О хлебе забыли - его получали только солдаты, которые, впрочем, питались мародерством. "Я в свое время принимал здесь Евтушенко", - восторжено рассказывал Беташвили, - "Он называл меня "дядя Джумбер". В советское время он работал начальником ХОЗУ абхазского обкома партии (представляете тогдашний масштаб человека?), а сейчас в его ведении остался только крохотный движок, тускло освещавший бункер, да немеренные запасы местного вина "Эх, как бы я вас тогда принял, а сейчас пейте последнее", - сокрушался Беташвили, подливая лучшее Ачадарское вино (само село Ачадара уже заняли осетины). Шартава молчал.

Это были люди советской закалки. Жиули Шартава прожил жизнь, перемещаясь по служебной лестнице в "хвосте кометы" своего друга - Эдуарда Шеварднадзе. Он был вторым секретарем ЛКСМ Грузии, когда Шеварднадзе был первым, затем сменил его на этом посту. Когда "Шеви" стал первым секретарем Тбилисского горкома, Шартава вновь стал там вторым секретарем. Затем он работал помощником министра общественной безопасности Грузии в тот период, когда министром был Шеварднадзе, помощником первого секретаря КПГ (естественного, Шеварднадзе), и, наконец, одним из помощников министра иностранных дел СССР (надо напоминать кто был министром?).

В первых числах января 1992 года, когда в центре Тбилиси еще шли бои (войска Госсовета осаждали президентский дворец, в бункере которого заперся Звиад Гамсахурдия с мегрельской охраной) Шартава стал первым представителем команды Шеварднадзе, приехавшим в столицу Грузии. Он рисковал собой для того, чтобы обеспечить благополучное возвращение своего шефа в Грузию - предложение от Джабы Иоселиани уже поступило.

Они дружили семьями. Шартава был моложе Шеварднадзе, и потому на полном серьезе рассматривался в качестве официального преемника на пост главы государства, если здоровье Эдуарда Амвросиевича вдруг подкачает. Назначение Шартава председателем правительства Абхазии было помимо всего прочего еще одним шагом на этом пути - если бы грузинской армии удалось отстоять Сухум, львиная доля лавров досталась бы и Шартава (прежний глава грузинской администрации Абхазии Тамаз Надареишвили, произведенный в генералы, категорически не справился с ролью лидера грузинской и мегрельской общин Абхазии). Шартава был сильнее и опытнее Надареишвили. Ему доверял Шеварднадзе. И оставил умирать в Сухуме.

Конечно, можно сослаться на самоуверенность Шартава, Габаскирия, Рапава и Беташвили (это официальная позиция абхазской стороны), оставшихся в здании Совмина. Они недооценивали степень ожесточенности противоборствующих сторон - логика боя, моментальное изменение военной ситуации на пятачке перед высоткой, беспощадность обреченного снайпера и наступальный порыв кабардинцев и Сухумского батальона привели к трагедии. Но и сам Эдуард Шеварднадзе не мог не знать, насколько ненавистен для абхазов и северокавказцев он сам и его друзья - надеяться на снисхождение можно было только в том случае, если бы за пленных вступились уважаемые люди - Сергей Шамба, братья Агрба, Сергей Аршба, Анри Джергения, Солтан Сосналиев, в конце концов Басаев или Хубулов. Или, чем черт не шутит, сам Владислав Ардзинба.

-- Где Шартава?

-- С ним все нормально.

На перезахоронении праха Жиули Шартава в Тбилиси его мать сказала Эдуарду Шеварднадзе: "Если смерть моего сына была важна и необходима для Грузии, я больше не буду плакать". Но она все-таки плакала.