Заговор

Двадцать четвертого августа Харитон Мечамуре пригласил на собрание в деревню Гурамианткари убийцу Мосэ и Евы – Павлэ Пшавлишвили, бывшего старосту Сагурамо Вано Инашвили, Гиго Модзгвришвили, Сандро Хизанишвили, Солка Шермадини, Лавренти Асатиани, Ладо Пеикришвили, Андро Кахабришвили, скрывавшегося в лесу от кары за воровство ахатинского Бербичашвили, - привел сам Пшавлишвили. И человек одиннадцать приятелей.
- С Ильей Чавчавадзе надо кончать. Надо его уничтожить – что посеял, то и пожнет! – заговорил Мечамуре. – Так постановила революция. – Поэтому и собрались мы с вами сегодня. Я, Павлэ и Вано уже выбрали место, где приговор приведут в исполнение: Цицамури, у Большого камня.
- Но там находится казачий пост! – вокликнул Солка Шермадини.
- Мы все продумали! Наша организация договорилась с революционными товарищами-казаками. Пост снимут, дороги перекроют. И пока приговор не приведут в исполнение, там и муха не пролетит. Револьверы вы получите у товарища Инашвили. «Берданку» принесет товарищ Кахабришвили. А теперь - к делу. Об остальном скоро узнаете. Илья с женой сегодня выехали из Тбилиси. Неделю они пробудут в Сагурамо. С кучером «князя» Лабаури все обговорит его родственник Гиго Модзгвришвили. Отныне вы, четверо товарищей: - он пальцем пересчитал их, - Инашвили, Пшавлишвили, Модзгвришвили и Бербичашвли – из леса ни шагу. Вам предстоит разведать Цицамурскую дорогу и хорошенько запомнить каждое дерево, каждый куст. Я буду часто туда приезжать и сам договорюсь с товарищами казаками.

Убийство

Илья и его супруга Ольга Гурамишвили-Чавчавадзе

Половина первого...
Не успел фаэтон подьехать к назначенному месту, как раздался свист, понятный только кучеру Лабаури. Из кустов выскочили Пшавлишвили, Модзгвришвили, Инашвли, впереди - ахатинец Бербичашвили.
- Стой! – направили они ружья на кучера.
- Гони! Живее! – повелел очнувшийся от их окрика Илья.
Дорога ухабиста и камениста. Лошади – выдохлись. Лабаури придержал лошадей. Пшавлишвили вскочил на подножку фаэтона. Легким ударом приклада сбросил с козел кучера и, перехватитв вожжи, приказал: «Не двигаться!»
Стоявший рядом с кучером Якоб Битаришвили, верный слуга Ильи, едва завидев кинувшихся к ним из кустарника разбойников, устремился к окраине леса, открыл огонь, первой же пулей ранив ахатинца в правую ногу.
Инашвили вмиг изрешетил из «централки» лицо и грудь Битаришвили, Модзгвришвили выпустил в него всю обойму и отшвырнул его в колючий кустарник.
- Опомнитесь! – Выхватив пистолет, Илья, не целясь, выстрелил в Инашвили.
Одновременноо грянул выстрел раненного ахатинца, и поэт рухнул на дорогу.
- Не убивайте его! – кричала в исступлении Ольга, схватив Модзгвришвили за запястье.
Разбойник оглушил ее страшным ударом приклада и оттащил подальше.
В сознании раненой еще теплилась зыбкая надежда на спасение.
...
Пальба доносилась уже в Сагурамо...
Из семи пуль только одна – из берданки – попала в Илью. Пуля пронзила грудь его справа и прошла под мышкой левой руки, разорвав сердце и левое легкое. Убийцы склонились над ним: жив или нет?
- Что вам надо от меня, люди? – простонал Илья. Глаза его заволакивала пелена.
- А это я расплачиваюсть с тобой, «князь»! – прокричал в его ухо палач Мосэ Павле Пшавлишвили.
- Мне ничуть не жаль тебя, князь. Оскорбления и унижения выучили меня беспощадности! – обезумев, орал Модзгвришвили.
- Тебя убиваю я, батоно Илья, - скорчил ему презрительную гримасу Инашвили. В прошлом году за взятки и насилие Илья приложил все старания и сместил его с должности сельского старосты. – Ты рад моему здесь присутствию?!
- Князь, ты узнаешь меня? – замаячил перед ним Бербичашвили.
- Ну, князь, если ты и впрям столь образован, всесилен и лучше нас, - спаси себя!
- Убейте меня, только Илью не трогайте! Не берите греха на душу!
- Да замолчи ты, и в неистовстве Пшавлишвили обрушил на Ольгу приклад... Он бил.. по голове... по лицу... с наслаждением переламывая кости, челюсть, зубы.
- Помочь вздумала!
- На колени мать твою..
- Не смотри, сукина дочь!
- Подыхай, кровопийца, - нанес удар рукояткой браунинга Инашвили. И уже вместе они принялись наносить удары по голове, по телу... Трещали ребра...
«Да простит вам господь грехи ваши!» «И да простит вам господь..» - повторяла и повторяла отлетающая в небесную обитель душа его.
Они же – они не верили, что жертва их подвласта смерти. И били... мучали.. с любопытством зверя наблюдая за ним. Они думали – вот-вот оживет, бросится на нас, уничтожит...
Пшавлишвили пустил в его чело еще две пули.
В чело создателя, заложившего, взрастившего, поднявшего половину нивы грузинского разума. Выстрелом из берданки Модзгвришвили рассек его грудь, таившую душу, полнившуюся любовью ко всему живому, ко всякой божьей твари... поющую доброту и братство.
...И пронзили его грудь клинком.
...И выпустили в лицо пистолетные пули.
...Угасли, потухли пламенеющие сочувствием к людям глаза его.
- Неужели, нет на вас креста! – кричала, теряя последние силы, Ольга. – Да помогите же Илье!
Ее схватили, и как зверя с перерезанным горлом, бросили рядом с бездыханным мужем.
С нее сорвали медальон, - в нем как заговоренный талисман, хранила она три фотокарточки Ильи, снятые в разное время.
Один сунул в карман маузер Ильи. Второй – очки в золотой оправе. С Якоба стащили сапоги, сняли серебрянный пояс. Переломали Ольге суставы, сдирая с пальцев кольца. Разделили между всеми жакет и пальто, жилет и пояс, браслет и сорочку. Разорвали. И, горделиво красуясь, бесстрашные и самоуверенные покинули поле битвы.