Культура примирения и культура противостояния

Пригласили в Грузию на конференцию по культуре примирения (Culture of Reconciliation). Я согласился сделать доклад. Конференция была организована Тбилисской Школой политических исследований и проходила в Бакуриани, курортном местечке в 180 км. от Тбилиси. 9 декабря я прочитал свой доклад. Присутствовавшие на конференции послы западноевропейских стран и представитель Совета Европы вопросов не задавали и в дискуссию не вступали. Зато грузинские участники конференции и дискутировали, и задавали вопросы, и сами искали на них ответы. Давно не участвовал в таких оживленных дебатах, за что организаторам конференции - спасибо. Итак, текст выступления.

Дамы и господа!

Когда меня пригласили сделать доклад на тему культуры примирения, я подумал, что трудно найти для этого менее подходящего человека, потому что всю жизнь я ощущал себя в противостоянии с властью. Но потом я подумал, что примирение и противостояние – это, в сущности, две стороны одной медали.

Взаимосвязанность этих двух категорий настраивает на философский лад, но мы живем в практическом мире – мире политики, культуры и человеческих взаимоотношений. Поэтому при всем моем уважении к апологетам вечного примирения, я хочу поговорить также и о противостоянии – о политической культуре этого явления, его истоках и последствиях.

Есть некоторые общепризнанные истины, которые стали банальными и от частого повторения потеряли смысл. Например, все согласятся с тем, что мир лучше, чем война. Однако нельзя не согласиться и с тем, что у каждого мира есть своя цена. И когда эта цена неприемлема, случается война. Стало быть, мир – это не абсолютная ценность, если им можно пожертвовать ради других ценностей, таких, например, как свобода или государственный суверенитет. Я не берусь сейчас взвешивать на весах целесообразности относительную стоимость мира, свободы или суверенитета. Каждый может решить этот вопрос для себя сам. Я только констатирую тот факт, что общепризнанная истина «мир лучше, чем война» не является абсолютной и знает исключения.

То же самое с примирением и противостоянием. Европейская традиция компромисса и толерантности сделала популярной и приоритетной идею всеобщего примирения. Она получила международное распространение и признание. Культура примирения стала универсальной иконой для политиков, дипломатов, журналистов и негосударственных организаций. Культура примирения ассоциируется с Западом, и вывод напрашивается сам собой: Запад стабилен и благополучен, потому что владеет культурой примирения.

Между тем, боюсь, здесь телега оказалась впереди лошади. Я бы сказал, что Запад позволяет себе жить в культуре примирения, именно потому, что благополучен и стабилен. Как только дело касается неблагополучных стран с тираническими режимами, культура примирения уступает место культуре противостояния. Я пока не говорю, хорошо это или плохо. Я говорю, что это факт. Иначе говоря, культура примирения не есть универсальная ценность всех времен и народов.

Можно привести великое множество примеров, когда идея противостояния приводила к агрессии, насилию и войнам. Но можно также привести немало примеров, когда к таким же последствиям приводила и культура примирения.

Самый хрестоматийный пример – Мюнхенский договор 1938 года, развязавший руки нацистам. Английский премьер-министр Невилл Чемберлен, вернувшись из Мюнхена, хвастался тогда англичанам: «Я привёз мир нашему поколению». С формальной точки зрения это так и было, но фактически, Мюнхенский мир стал прелюдией к большой войне.

Достигнутые зимой 1945 года странами-союзницами по антигитлеровской коалиции Ялтинские договоренности о послевоенном разделе сфер влияния в мире стали прологом к 40-летнему порабощению Советским Союзом стран Восточной Европы. В рамках вполне мирного процесса были заложено основание для создания коммунистических режимов. Верные ялтинским договоренностям, страны Запада не нашли адекватного ответа на подавлению советскими войсками - ни восстания в Берлине летом 1953 года, ни восстания в Венгрии в 1956 году, ни оккупации Чехословакии в 1968-м.

Советское руководство в 60-70-е годы прожужжало уши международному сообществу о своей любви к миру и борьбе за мир. Немало почитателей советских инициатив и политики «разрядки международной напряженности» нашлось в Европе и США. Так называемое движение за мир, а по существу – антивоенное, пацифистское движение, в значительной степени спонсируемое Кремлем, оказало большое влияние на европейскую и американскую политику. Это влияние стало залогом успехов коммунистической экспансии в Латинской Америке, Африке и Юго-Восточной Азии. Под причитания о всеобщем мире и разрядке Москва устанавливала диктаторские режимы там, где примирение брало верх над противостоянием.

Самая выдающаяся победа американских борцов за мир – Парижские мирные соглашения 1973 года по Вьетнаму и уход США из Индокитая. Не буду говорить обо всех трагических последствиях этого мирного соглашения, скажу только об одной Камбодже, в которой после установления там коммунистического режима за три года погибло от политических репрессий до 3-х миллионов человек, одна треть населения страны. Западные «борцы за мир» не заметили этой трагедии, куда более масштабной, чем вся война в Индокитае. Не было ни широких протестов, ни маршей на Пномпень, ни походов за мир в Камбодже, ни раскаяния, ни сожаления. Война двух армий – это ужасно, а убийство миллионов мирных граждан - это ничего.

Здесь уместно вспомнить слова Александра Солженицына о том, что антитеза миру не война. Антитеза миру – насилие. Отсутствие войны еще не есть мир. Мир – это отсутствие насилия. Поэтому, когда так называемый мирный процесс приводит к еще большему насилию, то о каком мире здесь можно говорить? Не о том же ли самом говорит пророк Иезекииль в Ветхом Завете: «Они вводят народ Мой в заблуждение, говоря: "мир", а мира нет». За тысячи лет человеческой истории в соотношении мира и насилия мало что изменилось.

Культура примирения, так как ее понимает европейская традиция, выглядит благодушно и рафинированно. В то же время культура противостояния, сложившаяся во второй половине ХХ века, демонстрирует динамизм и эффективность. Противоположности часто сходятся, и в данном случае культура противостояния почерпнула из культуры примирения качества, которые сделали сопротивление привлекательным и эффективным. Я говорю о ненасильственном сопротивлении, основоположником которого в новейшей истории стал Махатма Ганди. По правде говоря, на опыте ненасильственного сопротивления основано первоначальное христианство, и многие заповеди Нового Завета свидетельствуют об этом. К сожалению, опыт Христа был предан забвению и утрачен.

Ненасильственное сопротивление, как удачный сплав культуры примирения и культуры противостояния, позволило на только решить политические проблемы в Индии; оно стало новым оружием в борьбе с тираниями. Диссидентские движения в коммунистических странах добились в конце прошлого века значительных успехов в Восточной Европе и Советском Союзе, а сегодня продолжают противостоять коммунистической тирании в Китае и на Кубе.

Диссидентское противостояние коммунистическим режимам встречало отпор не только со стороны тирании, иногда оно встречало раздражение и неприязнь в демократических странах. Диссиденты нарушали установившиеся правила игры, препятствовали межправительственной корпоративной солидарности, были неудобны политикам, предпочитавшим договариваться с тираниями, а не противостоять им.

Вот для иллюстрации маленькая история тридцатилетней давности, из которой можно понять, что из себя представляла культура примирения в отношениях между Соединенными Штатами и Советским Союзом.

В апреле 1979 года в СССР с официальным визитом приехала группа американских сенаторов во главе с Джозефом Байденом – тогда сенатором от штата Делавэр, а ныне – вице-президентом США. Обсуждались, главным образом, вопросы ограничения стратегических вооружений и размещения американского оружия в Европе. Официальные сообщения о переговорах были написаны на добросовестном дипломатическом языке – обтекаемо и благозвучно. Но что-то осталось и за рамками протокола. Что именно, удалось узнать много лет спустя, когда, благодаря некоторым специальным усилиям, стала достоянием гласности докладная записка первого заместителя заведующего Международным отделом ЦК КПСС Вадима Загладина.

Записка, составленная в апреле 1979 года называется «Об основном содержании бесед с сенаторами США». Начинается она вполне в деловом духе: «В ходе официальных переговоров с делегацией сенаторов США под руководством Джозефа Байдена, а также неофициальных бесед с главой делегация и некоторыми ее членами, собеседники высказали ряд соображений, представляющих интерес».

В четвертом пункте записки Вадим Загладин пишет: «Следует, видимо, отметить, что на этот раз делегация сенаторов официально не ставила в ходе переговоров вопрос о правах человека. Как заявил Байден, им не хотелось "отравлять атмосферу вопросами, которые заведомо вызывают обострение в отношениях". Правда, в перерывах между заседаниями сенаторы передали несколько писем по поводу тех или иных "отказников".

В неофициальном порядке Байден и Лугар сказали, что в конечном счете для них важно не столько получить решение вопроса о том или ином гражданине, сколько доказать американской общественности, что они заботятся о "правах человека", доказать своим избирателям, что они "эффективно выполняют их волю". Иными словами, собеседники прямо признались, что речь идет о своего рода показухе, что судьба большинства т.н. диссидентов никак их не волнует.

В ходе этой беседы Байден просил сделать так, чтобы обращения сенаторов по этим вопросам не оставались без ответа, - пусть даже этот ответ сводится к тому, что, мол, письмо получено, но сделать ничего нельзя».

Вот такой забавный документ из не такого уж далекого прошлого. Кого надо принести в жертву ради торжества процесса примирения? Разумеется, тех, кто в этот процесс не слишком хорошо вписывается.

Для сформировавшейся на Западе культуры примирения диссиденты были чужеродным явлением, слишком прямолинейным, слишком откровенным, слишком недоговороспособным. Особенно для политиков и благоволящих к социализму левых. В то же время, в значительной части западного общества диссидентское движение вызывало понимание, и было поддержано. Это лишний раз свидетельствует о том, что культура примирения – инструмент, скорее, политический, чем общественный.

Что можно сказать о культуре примирения тем, кто противопоставляет мощнейшей полицейской машине и многочисленным репрессивным институтам тоталитарного государства только мысль, слово, дар убеждения и горячую решимость идти до конца, отстаивая общую свободу и свое человеческое достоинство?

Расскажите о культуре примирения кубинским политзаключенным, которые получают 20-летние тюремные сроки за то, что читают запрещенную литературу, пишут не под цензурой или собираются вместе у себя в домах без разрешения на то органов власти. Они вряд ли поймут, как надо примириться с коммунистическим режимом, потому что в их понимании мирная жизнь – это, прежде всего, свобода для всех, а не избранных, и родина, которая, как они говорят, принадлежит всем.

Расскажите о культуре примирения китайским диссидентам, которых отправляют в тюрьму за то, что они пишут в интернет-блогах свои соображения о жизни в Китае и событиях в мире. Боюсь, вас просто не поймут с этими рассуждениями, в том случае, если вы будете иностранцем и станут с опаской обходить стороной, если вы будете гражданином этой страны. Потому что вы и сами не сможете провести четкую границу между примирением и коллаборационизмом.

В чем может состоять сегодня примирение для лауреата Нобелевской премии мира китайского политзаключенного Лю Сяобо? Или для его жены, посаженной под домашний арест за Нобелевскую премию ее мужу? Эту премию ему должны вручить завтра, но не вручат, потому что он в тюрьме и не примирился с коммунистической властью в Китае. (Надеюсь, наша конференция примет приветствие в его адрес).

Конечно, если мне заметят, что и среди диссидентов есть люди, которые умеют находить общий язык с властями, я соглашусь. Такие люди находятся. Но какова цена их личных мирных договоренностей? Когда советские диссиденты Петр Якир или Звияд Гамсахурдия выступали по советскому телевидению с покаяниями в своей антисоветской деятельности, то они добивались результатов только для себя, для своего личного благополучия. Культура примирения с властью не распространялась дальше их собственной судьбы. И это не исключение, а правило – тиранические режимы не способны к добровольному примирению, они понимают только язык силы, только позицию противостояния.

Со всей очевидностью это проявляется сегодня в отношении Северной Кореи, международное поведение которой приводит к ясному и однозначному выводу: только сила и твердость может обуздать коммунистическую экспансию.

Неспособность и нежелание антидемократических режимов разрешать конфликтные ситуации мирным путем иллюстрируются российско-грузинскими отношениями. Оккупировав в августе 2008 года пятую часть грузинской территории, Кремль издевательски назвал это принуждением Грузии к миру, а оккупационные части российской армии до сих пор именует миротворческими. Разговорами о мире усыпаны речи наших политиков, в том числе и некоторых оппозиционных.

Тогда же, в августе 2008-го верный старой доброй культуре примирения, президент Николя Саркози предложил свой мирный план, и Москва его приняла. А чего бы ни принять – ведь это бумага, которой в Москве никто никогда не собиралась следовать. Больше того, я думаю, и президент Саркози никогда не собирался настаивать на выполнении этого плана. Зато ритуальный жест в рамках культуры примирения был сделан. План Медведева-Саркози так до сих пор и не выполнен, российские войска не отведены к государственным границам России. Вы знаете это лучше меня.

Что нам тут посоветует культура примирения? Обращаться к западным арбитрам? Как показал опыт, это бессмысленно. Призывать Россию к прямым переговорам, как это сделал недавно президент Саакашвили? Тоже не получается – Кремль в переговорах не заинтересован. Что же остается? Либо признать оккупацию законной и смириться во имя грядущего мира (не забывая, впрочем, о Мюнхене), либо противостоять экспансии, насколько хватает сил. Может быть, кто-нибудь знает третий путь?

Кто станет спорить - культура примирения гораздо приятнее, комфортнее и безопаснее, чем культура противостояния. Хотелось бы разрешать сепаратистские, а еще лучше и межгосударственные конфликты так, как это делают, например, в Квебеке и Каталонии, или, на худой конец, в Северной Ирландии и на Корсике. Однако для того, чтобы культура примирения была эффективной, обе стороны конфликта должны иметь стабильные демократические процедуры и высокий уровень права. Если хотя бы одна из сторон этим требованиям не соответствует, то следование культуре примирения может оказаться в лучшем случаю бесполезным, в худшем – иметь драматические последствия.

В то же время, в этих случаях только культура противостояния помогает отстаивать демократические ценности, права, свободы и человеческое достоинство.

Спасибо за внимание.